Совершенствовать общественное устройство с помощью революций – все равно, что ремонтировать барахлящий телевизор, стуча по нему кулаками и топая ногами по полу. Иногда помогает, на какое-то время. Иногда, правда, и терять уже нечего. Но телевизор потом все равно приходится выбрасывать.
Взболтать общество, взбаламутить застоявшуюся воду, инициировать чудовищный всплеск человеческой активности... Это может быть во многих отношениях полезным. Никаких сомнений, что в советское время многие науки, особенно физика и математика, получили мощнейший импульс и процвели так, как и не снилось дореволюционной России. И вот мы сделали ракеты, и перекрыли Енисей, да и в области балета, сказать по совести... Впрочем, в балете не разбираюсь. Выжившие в потрясениях советского периода ученые оказались молодцами. Беда в том, что очень, очень многие не выжили, и можно лишь догадываться, какими молодцами могли бы стать они otherwise. И речь не только о цели и средствах. Террор, кроме всего прочего, нефункционален и неэффективен. Советская наука впоследствии, при первых дуновениях относительно свежего ветра, продемонстрировала полнейшее отсутствие запаса прочности. Слишком многие погибли. Слишком многие, как сказал по аналогичному поводу Чоран, - еще хуже.
Впрочем, прогресс налицо. Таких глупостей, как во времена Французской революции по поводу казни Лавуазье («республика не нуждается в химиках»), кажется, уже не говорили. «Незаменимых у нас нет», конечно, тоже глупость, но все-таки меньшая. А «кадры решают все» - вообще похоже на чистую правду. Республика нуждалась в химиках. И в физиках нуждалась, и в математиках. А если бы хватило ума оценить возможности генетики для разработки биологического оружия – так, глядишь, и в биологах бы... Благо, было в ком нуждаться. Исходно. И еще посмотрели бы тогда, кто – продажная девка мирового империализма, а кто – продажная девка совсем наоборот.
В этом году отмечается столетие со дня рождения, бесспорно, величайшего из советских и российских физиков, Льва Давидовича Ландау. Приняв чересчур близко к сердцу идеалы революции, он в молодости активно погрузился на короткое время в политику, был арестован в 1937 году (впрочем, могли и без реального увлечения политикой), провел год в тюрьме и чудом спасся (заступничество П.Л. Капицы чудом не было, чудом было, что оно сработало).
Семен Петрович Шубин, ровесник Ландау и, по мнению его учителя, лауреата Нобелевской премии Игоря Евгеньевича Тамма, физик сопоставимого с Ландау потенциала, прошел сходный путь, но закончился он более, так сказать, логично – смертью в колымских лагерях в возрасте тридцати лет «от обморожения и упадка сердечной деятельности», как сказано в официальном свидетельстве о смерти. Он успел опубликовать несколько выдающихся работ и создать научную школу, которая жива до сих пор. Он – мой научный дедушка, через посредство Сергея Васильевича Вонсовского, ближайшего ученика и сотрудника Шубина и моего учителя. Когда в 1988 году, злоупотребив милостиво дарованной тогда свободой, мы провели в Свердловске научное собрание памяти Шубина (80-летие со дня рождения, 50-летие со дня смерти), а потом подготовили и издали книгу о нем – откликнулись и прислали материалы, среди других, такие безоговорочно великие физики, как Яков Борисович Зельдович и Рудольф Пайерлс. Сейчас, кажется, Шубина стали забывать. Что вы хотите – полработы, как известно, дуракам не показывают, а реализовать свои идеи в полной мере он не успел. Не дали. «Хорошо известно, что детальная разработка этих вопросов принесла английскому теоретику Невиллу Мотту Нобелевскую премию. Советский физик Семен Петрович Шубин попал в тюрьму, а оттуда на Колыму и на тот свет» (из письма Я. Б. Зельдовича).
*
В 1953 году состоялись массовые выборы физиков в Академию Наук СССР. Награждали создателей атомного и термоядерного оружия, впрочем, не только их. Был избран тогда членкором и Вонсовский, никакого отношения к атомным делам, насколько знаю, не имевший. Тамм (Нобелевскую премию он получит через три года) стал тогда академиком, равно как и его ученик Андрей Дмитриевич Сахаров. Разумеется, многие его поздравили. Прислала поздравительную телеграмму и вдова Шубина, Любовь Абрамовна (после гибели Семена Петровича Вонсовский женился на его вдове, удочерил и усыновил детей С. П., при этом им оставили фамилии отца; этим он спас семью своего учителя, подвергая себя очень серьезной опасности). В ответном письме Тамм назвал Семена Петровича «самым талантливым не только из моих учеников – а я ими избалован – но из всех наших физиков, по своему возрасту соответствующих моим ученикам». Правда, добавляет Тамм, в последнее время появился Сахаров, но их трудно сравнивать с Семеном Петровичем – «потому, что Сахаров полностью сосредотачивает свои силы на физике, в то время как для С.П. физика была только prima inter pares». Впоследствии, как мы знаем, Сахаров в этом отношении прошел долгую эволюцию, и даже Нобелевскую премию он получил отнюдь не за свои бесспорно выдающиеся научные достижения. Но все нужно делать вовремя, а уж если выпало в империи родиться – тем более. Сначала – наука и создание термоядерного щита Родины, потом – политика – тогда еще есть шанс уцелеть. Семен Петрович начал, к несчастью, с увлечения политикой. Да и время было покруче.
*
Семен Петрович Шубин родился 18 (31) июля 1908 года в Либаве (ныне Лиепая). Шубин - псевдоним его отца, Петра Абрамовича Виленского, активного участника студенческого движения и революции 1905 года, сотрудника либеральной газеты «Киевская мысль». На короткое время П. А. Виленский - Шубин вынужден был перейти после поражения революции на нелегальное положение. За участие в студенческом движении в изменившихся после победы следующей революции исторических условиях его сын заплатил потом куда дороже.
В годы гражданской войны семья Шубиных скиталась по Украине, пока в 1920 году не обосновалась на какое-то время в Харькове. По воспоминаниям брата Семена Петровича, Евсея, в это смутное время дети Шубиных умудрились получить очень приличное домашнее образование, выучив английский, немецкий и французский языки и занимаясь самостоятельно математикой по книгам, что приносил отец из университетской библиотеки.
В 1923 году Шубины переезжают в Москву, где отец С.П. получил работу в иностранном отделе газеты «Правда». В 16 лет Семен Шубин поступает на физический факультет МГУ и становится учеником замечательных физиков Леонида Исааковича Мандельштама, создателя всемирно известной школы по теории колебаний, и уже упоминавшегося Игоря Евгеньевича Тамма. В студенческие годы Шубин был особенно дружен с А.А.Андроновым, одним из крупнейших ученых-механиков XX века (широкой общественности он был известен в советское время, в основном, как прототип главного героя фильма «Все остается людям»). В 1924 году Шубин вступает в комсомол и активно занимается политической деятельностью. Как и большинство молодых энтузиастов коммунистических убеждений (в том числе, и Ландау) Шубин примыкает к троцкистам. Заканчивается все (ничего, на самом деле, не закончилось...) арестом и ссылкой в Ишим в 1928 году. В 1929 году во искупление грехов ему было предложено поучаствовать в строительстве Магнитогорска (кстати, мой родной город), сначала в качестве бетонщика, потом, все-таки, сотрудником заводской многотиражки. В Магнитогорске он заболел сыпным тифом, от которого чуть не погиб.
Он умудрялся поддерживать при этом научные контакты с МГУ и заниматься физикой, опубликовав в 1930-1931 годах шесть статей, включая известнейшую работу с И.Е.Таммом по теории фотоэффекта и выдающуюся работу «О тонах мембраны, закрепленной в конечном числе точек» (его соавтор в этой статье, А. А. Витт, тоже погиб впоследствии в годы «Большого террора»). Его учителя продолжали хлопотать о своем талантливейшем ученике, и в 1932 году их усилия неожиданно увенчались успехом. Было принято решение о создании Уральского филиала Ленинградского физико-технического института (впоследствии – Институт физики металлов, где мне пришлось проработать много лет), и С. П. Шубин был назначен начальником теоретического отдела вновь создаваемого института, а в 1934 году он становится, без защиты кандидатской и докторской диссертаций, доктором физико-математических наук и профессором. Таинственные изгибы сталинской кадровой политики. Назначенный тогда, за пролетарское происхождение и партийность, директором вновь создаваемого института аспирант (!) Михаил Николаевич Михеев оказался, надо сказать, достойнейшим человеком; впоследствии академик Л.Арцимович назвал его лучшим директором научного института Советского Союза. Политически подозрительный Шубин, взнесенный почти мгновенно на научный Олимп (и физически уничтоженный через пять лет, когда логика классовой борьбы взяла свое) стал главным теоретиком вновь создаваемого института.
Вонсовский, на два года младше Шубина, стал его ближайшим учеником и сотрудником. В 1934-1936 году появляется серия работ Шубина и Вонсовского по так называемой «полярной модели металла». Одновременно Шубин публикует важнейшую (к сожалению, сильно недооцененную) статью «К теории жидких металлов». Здесь неуместно объяснять научное значение этих работ. Скажу лишь, что они заложили основы того научного направления, развитие которого впоследствии принесло Нобелевские премии крупнейшим физикам современности, англичанину Невиллу Мотту и американцу Филиппу Андерсону. Концепции того, что сейчас называются «моттовским» и «андерсоновским» переходами металл – изолятор, явно содержатся в работах Шубина. Развить свои идеи он не успел.
24 апреля 1937 году С. П. Шубин был арестован. Он ничего не признал, чем и объясняется сравнительно мягкий приговор – ссылка на восемь лет в Колымский край с правом переписки. Как мне потом объяснял Вонсовский, у ученых и инженеров, сосланных в Норильск (где царствовал Завенягин), были неплохие шансы выжить – там специалистов берегли, в разумных, понятно, пределах, без гнилого либерализма. На Колыме шансов практически не было.