Рукопись, найденная в С.
Судьба Авалонского герцогства всегда привлекала внимание историков и писателей. Последний герцог, Фердинанд XIV, был, бесспорно, одним из самых талантливых политиков и полководцев своей эпохи, столь богатой яркими личностями. Вот уже пять столетий не утихают споры о выигранных им сражениях. При поверхностном изучении вопроса, возникает сильнейший соблазн объяснить его победы просто-напросто сказочным, невероятным везением. Разумеется, профессиональные военные историки не могли довольствоваться столь примитивным объяснением. Несомненно, успехи авалонцев базировались на железной дисциплине в армии и великолепно поставленном обучении войск. Меткость Фердинандовых стрелков, вошедшая в поговорку, не могла быть, понятно, достигнута другими методами. Фердинанд также прославился как выдающийся дипломат, неизменно закреплявший свои победы исключительно выгодными условиями мирных договоров. Его избрание императором казалось делом решенным. Многие историки полагают, что Фердинанд был именно тем человеком, который мог вернуть мощь древней империи (сохранявшейся в то время по инерции, силой традиций) и изменить ход истории Европы.
И тут случилось одно из тех ярких, но, к счастью, редких событий, которые наглядно демонстрируют роль природных факторов в истории. Не случайно «авалонская катастрофа» всегда была любимым примером у мыслителей, которых сейчас относят к школе географических детерминистов. 22 января #### года столица герцогства была буквально сметена с лица Земли падением крупнейшего метеорита, зафиксированного в письменной истории. Последовавшая за разрушением эпидемия неизвестной смертоносной болезни (большинство специалистов склоняется к тому, что это была чума, хотя сохранившиеся описания симптомов не вполне соответствуют классической картине заболевания) истребила, по разным оценкам, от 70 до 90 процентов населения герцогства. Герцогство Авалонское прекратило свое существование, а его земли, когда утих естественный для той суеверной эпохи страх перед «Божьим гневом», были разделены между соседями.
Исключительный интерес для историков представляет недавняя находка в муниципальных архивах города С. (который, как известно, в свое время был столицей соперничающего с Авалоном герцогства и был неоднократно захватываем и разрушаем солдатами Фердинанда) рукописи неизвестного автора, содержащей любопытные, хотя, местами, совершенно недостоверные, и даже фантастические, описания последних лет Авалона. Автор тщательно избегает любых намеков, которые могли бы раскрыть его инкогнито. Судя по всему, он был приближен к Фердинанду, исполняя обязанности, современным языком выражаясь, шефа разведывательной службы. В момент катастрофы он находился в С. со специальной миссией, смысл которой описан нарочито туманно. Насколько можно понять, мемуар составлен им в старости, приблизительно через тридцать лет после катастрофы.
Большой интерес для характеристики взглядов и верований людей той эпохи представляют содержащиеся в мемуаре сведения о колдунах. Напомним, что время гибели Авалона – это время ожесточенных преследований колдунов и ведьм по всей Европе. Историки всегда отмечали умеренность Фердинанда в этом отношении: хотя колдуны преследовались, нет ни одного достоверного сообщения о сожжении колдунов в Авалоне, да и вообще, о смертных приговорах за занятия колдовством – практика, обычная для соседей Фердинанда. Насколько можно судить по сохранившимся источникам, типичным наказанием за колдовство в Авалоне было заключение в крепости – гуманность почти непредставимая, по тем жестоким временам.
Автор мемуара, будучи сыном своего времени, не сомневается в реальности колдовства. Интересно, что при этом он специально подчеркивает – колдовать, по его убеждению, могут лишь мужчины; к существованию ведьм он относится скептически – в высшей степени необычная точка зрения, по сравнению с подавляющим большинством других источников. Переводя его причудливые представления на современный язык, можно сказать, что автор рассматривает способность к колдовству как наследственное заболевание, проявляющееся только у мужчин, и только после наступления зрелости. Необычным, также, образом, он считает (если уж продолжать использование современной терминологии) это своеобразное «заболевание» эндемическим, то есть характерным исключительно для жителей Авалона. Он утверждает, что, хотя власти герцогства (и сам автор, в том числе) прилагали серьезные усилия для выявления и задержания колдунов, целью было не наказание, и даже не защита от возможной вредоносной магии – колдовство при Фердинанде было поставлено на службу интересам герцогства и (если верить автору) было одним из серьезнейших инструментов государственной политики.
По утверждению автора, авалонские колдуны не могли использовать свои способности произвольным образом. Возможность колдовать активировалась только интенсивной и продолжительной физической болью, поэтому для достижения эффекта колдунов приходилось пытать. Автор с прямотой, способной шокировать современного читателя, описывает методы, разработанные медиками герцога и способные причинять сильную боль без фатального вреда для здоровья. Впрочем, так или иначе, средняя продолжительность жизни колдунов на службе герцога не превышала трех-пяти лет. В свободное от выполнения своих обязанностей время, колдуны пользовались всеми благами и радостями жизни – в пределах крепости, где они были заключены.
Видно, что автор так и не может расстаться с профессиональной (если сведения, сообщаемые им о себе, верны) осторожностью. Все описания очень неконкретны, имена, как правило, не упоминаются. Заслуживает внимания также его изобретательность в сокрытии манускрипта, благодаря которой рукопись пролежала незамеченной на протяжении столетий. По словам автора, он считал своим долгом довести до потомков причину Катастрофы. Для автора не подлежит сомнению, что палачи герцога столкнулись, в итоге, с колдуном такой исключительной силы, который смог, наконец, обрушить небо на головы соотечественников.
Вавилон
Когда строители Вавилонской Башни перестали понимать друг друга, строительство продолжалось. Никто не мог (и, разумеется, не хотел) брать на себя ответственность за прекращение работ по столь важному проекту. Трудности, понятно, возникли, и достаточно серьезные. О переводчиках, например, не могло быть и речи. На то, чтобы сформировалась сама концепция перевода, необходимо время. Не было, во всяком случае, сначала ни словарей, ни даже такого понятия, как словарь. Наихудшие, с производственной точки зрения, проблемы были связаны с отсутствием общепринятых обозначений для чисел. Пытались объясняться жестами, рисовали картинки. Это давало возможность худо-бедно продолжать строительство. К сожалению, исходные планы и чертежи стали непонятны, но опытные инженеры и мастера за долгие годы смогли многое запомнить и продолжали давать более-менее разумные указания рабочим, которые, в свою очередь, воспринимали эти указания более-менее правильно. Каждый конкретный участок кирпичной кладки был, в результате, более-менее ровным (или, по крайней мере, казался таковым). Разумеется, даже небольшие отклонения от проекта, в конце концов, должны были нарушить равновесие конструкции, однако гигантские размеры Башни надолго отсрочили неизбежное. Фактически, успело вырасти целое поколение строителей, которые воспринимали сложившиеся условия как единственно возможные и не очень верили рассказам стариков о прежних временах. Что касается богоборческой цели строительства, о ней и раньше не очень-то задумывались. Большинство, как всегда и везде, работало, чтобы обеспечить себя и своих близких пропитанием и избежать наказаний. Экономика почти наладилась, продукты подвозились исправно, хотя прежнего уровня потребления достичь так и не удалось до самой Катастрофы. Разумеется, не было недостатка в мрачных пророчествах, но каждое такое пророчество могло быть понятным лишь для сравнительно немногих и, отчасти, поэтому не имело никаких серьезных последствий. Когда кладка обрушилась по всей высоте чудовищной конструкции, и осколки кирпичей, перемешанные с фрагментами человеческих тел и обломками строительных механизмов, покрыли всю землю Вавилонскую и сделали ее надолго непригодной для жизни, это оказалось совершенно неожиданным для (немногочисленных, впрочем) уцелевших. К большому сожалению, совсем уж немногие из них смогли связать Катастрофу с давним Смешением языков, что в значительной степени ослабило педагогический эффект всего мероприятия.
Физики
А. Слушай, я все-таки не понимаю. Зачем тебе понадобилось это публиковать, да еще под собственным именем?
Б. А это что-то изменило?
А. Да все это изменило! Понимаешь – вообще все!
Б. Да какая разница. Это столько людей уже слышало. У меня на семинарах это год уже обсуждается, весь город перебывал. У вас, небось, доносов скопилось на целый шкаф. Или вы сейчас только в электронном виде храните?
А. Доносы – хреносы…. Мало ли что придурки пишут? Я, знаешь, сколько по этим доносам заключений давал? Козлы, невежды, ни хрена не поняли… А сейчас что писать? Что ты сам себя не понял?
Б. Не знал… Хм. Спасибо.
А. Но зачем, зачем?
Б. А ты на самом деле не понимаешь? Помнишь, как тогда разговаривали, еще на старой квартире у тебя? Ты же сам сказал: наука – отдушина. Пусть делают, что хотят, но в науке еще можно черное называть черным, а белое – белым.
А. На старой квартире. Пятнадцать лет назад. Тогда было так, сейчас все по-другому. И ведь, согласись, все по-честному. Ты ведь сам говорил, помнишь: я на все согласен, лишь бы по правилам. Пусть будет расстрел за переход улицы на красный свет, но чтоб это было прописано в законе, и чтобы те, кто на зеленый переходят, могли ничего не бояться. Говорил?
Б. Говорил. Пятнадцать лет назад. Тогда было так, сейчас все по-другому.
А. Я этого не понимаю! Никогда не пойму! Ты живешь в этой стране. На этой планете, черт тебя подери. Закон об угрозе выживанию человечества приняли не вчера. В большинстве стран такие же законы! Да во всех цивилизованных странах!
Б. Ну, казнят за научные результаты не везде. Местная специфика.
А. Да. Специфика. Ну и что нам теперь делать? Ну, что???
Б. Нам? Ну, насколько я понимаю, у меня особой проблемы нет, что мне делать. Или, во всяком случае, скоро не будет.
А. Послушай. Ты же научный работник. Прекрасный. Один из лучших, кого я знаю. Если хочешь знать, я тебе всегда завидовал.
Б. Вообще-то, знаю.
А. А теперь завидовать нечему!!! … Ты же всегда восхищался К. Ты же сам говорил, что эти работы его группы… ну, с предсказанием Катастрофы… ты же всегда говорил, что это очень классно сделано. Ты знаешь, сколько народу это проверяло. Ты знаешь, что вся экономика, вся политика… образование, воспитание, все… религия!!! – все перестроено под борьбу за предотвращение Катастрофы. И теперь ты заявляешь, что предсказание ошибочно, и все зря. Ты, конечно, всегда был очень самонадеян. Но это не тот вопрос, где можно… Ты ведь даже, на самом деле, ни в чем не уверен!
Б. К. опирался на те данные, что у него были, и использовал те методы расчета, которые тогда существовали. Сейчас, после двадцати лет Наблюдений, мы знаем больше. И появились новые методы. Они дают другие результаты. Это, в конце концов, математика.
А. А это уголовный кодекс! Преступление!
Б. Интересный выбор – между математикой и уголовным кодексом. Слушай, ну, что ты от меня хочешь? Чтоб я признал, что был неправ? Ну, давай, признаю. Противно, конечно, профессию менять придется. Как минимум. Но уж, как говорится, коль дело до петли доходит… Признаю. Но ведь не поможет, думаю? Да?
А. Не поможет. После всей этой шумихи, после всех подсчетов, сколько виртуальных трупов на твоей совести… Да ничего я от тебя не хочу. Вот, зашел. Поговорить. Не знаю.
Б. Спасибо, что зашел.
Освобождение
В ресторане, что в городском парке, были только свои. Точнее, свои и чужие. Или чужие - теперь тоже свои? Орлы наши и ненаши, нелепые в своих черно-белых нарядах, как пингвины, но, в массе своей, куда более безмозглые и, без единого исключения, намного, намного более опасные, жались по стенкам, как ручные. В центре небольшого зала стояли Алекс и Дэн. На то, чтобы они могли вот так стоять, в метре друг от друга, с пустыми руками (не считая бокалов с шампанским), я потратил полгода. Алекс помахал рукой. Я подошел к ним.
- А, вундеркинд наш... Привет, - сказал Дэн.
- Привет, Дэн, - сказал я.
- Личный Советник Вождя, - сказал Дэн, выделяя каждое слово. - Или теперь вождей? Как, Алекс?
- Фил мой друг, - ответил Алекс. - Ты это знаешь.
Я напрягся. Требовалось сосредоточиться и подумать хотя бы пару минут, но пары минут не было. Откуда-то выкатился, тряся бесчисленными подбородками и сияя лысиной, мой дружок из мэрии, с ним еще какие-то двое, с очень впечатляющими подбородками, тут уже строго - по штуке на брата, поднялась суета, все начали рассаживаться по местам, стало шумно.
-... Мы ни от чего не отреклись. Мы ничего не потеряли. Мы всегда относились друг к другу с уважением, мы все это знаем и каждый из нас может это подтвердить. Теперь мы стали еще сильнее, еще опаснее для наших врагов. Теперь мы можем лучше защищать наших друзей. Мы теперь друзья. За всё хорошее! За удачу! За силу! За дружбу!
Я залпом выпил и сел. Было шумно. За дальним столом кто-то громко и нечленораздельно объяснял соседу: Не, ну я же этого мудака трпть ненавижу... Но ведь првильно же скзл! Ну всё правильно сказал...
- Ну, как? - спросил я Алекса. Тот улыбнулся и приподнял бокал. Толстяк из мэрии возбужденно закудахтал: Фил, мальчик, откуда? Тебе бы поучиться, мы обязательно поможем... Дэн посмотрел на меня и тоже изобразил подобие улыбки.
- Молодец, - сказал он. - Хорошо говоришь.
- Да ладно, - сказал я. – Обычная мутотень. Что, в первый раз, что ли?
- Вот как, - сказал Дэн. – Ты у нас прямо этот… доктор Геббельс, да? Интересно, кто Гитлер. Кто у нас Гитлер, Алекс, ты не в курсе?
- Дэн, - спокойно сказал Алекс. – Мне кажется, мы обо всем договорились.
- Договорились, не беспокойся. Я помню. И вот он тоже помнит, - Дэн кивнул в сторону моего дружка из мэрии.
- Мальчики, мальчики, - забулькал толстячок. – Мы очень ценим, что вы проявили мудрость… готовность идти на уступки… в интересах города… В конце концов, люди приезжают к нам отдохнуть, покататься на лыжах… потратить денежки… мы должны заботиться о своей репутации в глазах общественности… кто же режет курицу, которая несет золотые яйца?
- Да уж, - сказал я. – Особенно если в буквальном смысле резать.
- Да-да-да, - сказал толстячок. – Тогда ваши ребятки, в самом деле, немного погорячились. Ну, как говорится, кто старое помянет, тому и глаз вон. Но только теперь, конечно, исключительно в переносном смысле… хехехе…
- Кстати, Алекс, - сказал я. – Ребята, похоже, перепились. Как бы всё псу под хвост... Мы же теперь, на самом деле, мирные люди, да? Бизнесмены, ну, и немного санитары леса. Который теперь весь наш. Пардон, - сказал я, обращаясь к толстяку, - в переносном смысле наш… хехехе…
- Обрати внимание, - сказал Дэн, обращаясь к Алексу, - какое у них взаимопонимание наладилось. Фил, он у тебя такой… Молодой, правда, еще. Но шустёр до крайности, этого не отнимешь. Даже, пожалуй, чересчур. Извини, Фил, я так, по-дружески.
- Ничего, - сказал толстяк. – Мы над ним ещё поработаем. Будет расти. Глядишь, еще и мэром у нас станет. Со временем.
- Алекс, - сказал я. – Послушай…
- Всё нормально, - перебил Алекс. - Расслабься. Отдохни.
Он наполнил мой бокал. Ситуация мне нравилась всё меньше и меньше. У Дэна, понятно, не было особых причин меня любить… и было много причин для того, чтобы совсем наоборот… но Алекс… Он же должен понимать, что Дэн пробует сейчас на прочность его. Насколько я знал Алекса... Он был как-то необычно, для такой ситуации, благодушен. Надо было подумать над всем этим, и подумать крепко. Чего-то я сильно здесь недопонимал.
- Пойду я, наверно, - сказал я.
- Посиди еще, - сказал Алекс.
- Да. Посиди с нами, не спеши. Время детское, как говорится, - сказал Дэн. – Кстати… - он посмотрел на толстяка. – Насчет нашего будущего мэра…Мне нравится идея продвигать нашу молодежь, и Фил очень способный парень… Но не стоит класть все наши яйца в одну корзину. Мало ли что.
Я не поверил своим ушам. Алекс же ясно дал ему понять … он же не бросается словом «друг» направо и налево… да мы и в самом деле друзья, это же все знают… в конце концов, он же мне поручил все переговоры… Все… переговоры… Тут на меня накатило… я очень гордился такими моментами прозрения….красивое слово «инсайт»… и всё стало на свои места, опять… в последний раз? Да, возможно, в последний… если я сейчас что-нибудь срочно не… Какой кретин… Боже мой, какой же я кретин…
Я смотрел на Алекса, пытаясь изо всех сил вернуть прежнее выражение лица, понимая, что от этого может зависеть всё, и понимая, что ничего у меня не получится. Лицедей из меня никакой, у меня всё всегда на физиономии написано. Алекс... Дэн... - это совсем другое дело, я всегда гордился своей откровенностью и естественностью поведения, как привилегией, положенной умному и незаменимому... Не слишком сильно они позаботились, чтобы я... Если Дэн говорит что-то в открытую, значит, он хотел сказать что-то в открытую. А значит… Впрочем, почему бы и нет, я не сомневался, что Дэн, в случае чего, может убить меня голыми руками, почти безо всяких усилий. Мне никогда не приходило в голову прикинуть, может ли в случае чего убить меня голыми руками Алекс. Идиот. Кретин. Незаменимый. Сопляк.
Алекс перестал улыбаться.
- Видишь, какой он, - сказал он, обращаясь к Дэну.
Дэн пожал плечами. Алекс вздохнул. Дружок из мэрии переводил взгляд с одного лица на другое, вдруг, бормоча неразборчивые извинения, резво вскочил из-за столика и помчался к выходу, оглянувшись на ходу пару раз и покачивая, как заведенный, лысиной в жирных складках кожи.
- Алекс, - начал я. - Он же тебя в такое положение ставит. Подумай... - Я замолчал. Плохо, все плохо. Говорить этого не следовало ни в коем случае. Теперь, помимо неведомого мне, но легко просчитываемого задним числом пакетного соглашения, у Алекса появлялись и личные причины, чтобы... Хотя… он сентиментален, особенно по пьяному делу, и, если попасть под нужное настроение... И, действительно, он нерешительно посмотрел на Дэна:
- Может, не будем спешить?
Дэн снова пожал плечами.
- Ты же понимаешь. Теперь-то он совершенно точно не простит. И неизвестно на кого набросится. И когда. И как.
- Дэн, - сказал я. - Я вас ни в чём не собираюсь разубеждать. Пусть так. Но для тебя, и для Алекса тоже, - чуть больше риска, чуть меньше... Решайте, конечно…
- Хорошо, пусть идёт сейчас, - сказал Дэн, обращаясь к Алексу, как будто меня уже здесь не было. - Так будет справедливо. Сумеет выбраться из города - ладно. Риск на самом деле не такой уж и большой. Ты же его жалел всегда. Он у тебя давно... не тренировался.
Алекс смотрел то на меня, то на Дэна. Лицо его сделалось печальным, чуть ли не слезы на глазах… Надо же… Впрочем, я понимал, что это ничего не значит и ничего не меняет.
- Интересно, у него есть с собой что-нибудь, - сказал Дэн, по-прежнему обращаясь к Алексу. - А то, вон, пусть хоть со стола возьмёт.
Я встал и пошёл к выходу. Так или иначе, это всё закончилось. В парке было прекрасно, просто прекрасно. Начинало светать. И вдруг на меня накатила невероятная, безумная, противоречащая здравому смыслу, ослепляющая уверенность, что у меня теперь всё и всегда будет хорошо.
